Национализму - нет!

Забот и работы после переезда в Тирасполь у Смирнова хватало. Одновременно было и чувство глубокого удовлетворения от того, что воз тронулся с места, ибо, как известно, "глаза стращают, а руки делают...". До политики ли тут было?... Но коллектив "Электромаша", да и весь рабочий Тирасполь существовали не в вакууме.
Конец восьмидесятых годов стал временем, когда перестроечные процессы исподволь подтачивали глубинные основы могучего колосса - Советского Союза, когда идеи национального возрождения, падая на богато унавоженную идеологами перестройки почву, давали бурные всходы чертополоха. Дезинтеграция уже буквально носилась в воздухе.
Прибалтийские республики шли в явном "авангарде", с определенным опережением, создавая народные фронты, сотрясая воздух на многотысячных митингах, требующих освобождения от "советской оккупации". До Молдавии этот мутный девятый вал докатил к осени 1988 года. В октябре были опубликованы Тезисы ЦК КП Молдавии, Президиума Верховного Совета МССР и Совета Министров МССР "Конкретными делами утверждать перестройку". Несмотря на то, что в этом документе поднимались самые различные проблемы, все обсуждение их в основном зациклилось на национальном вопросе, на вопросе языка.
Необходимо отметить, что Тирасполь, как и все Приднестровье - не Кишинев, национальный состав здесь иной, да и идеологи румынизма повисали здесь в воздухе, не находя почвы под ногами, так как молдаване Приднестровья в подавляющем большинстве не поддержали националистического воя "Дештяпте-тэ, ромын!" ("Проснись, румын!") и к унии с "матерью-Румынией" отнеслись более, чем прохладно. Слишком уж яркими были воспоминания о годах немецко-румынской фашистской оккупации, когда румынскими плетками, а то и автоматными очередями проповедовали молдаванам "братские чувства".
В Приднестровье членов "Демократического движения в поддержку перестройки" и Литературного клуба имени А.Матеевича (одни названия чего стоят, - и демократы, и перестройщики, и друзья изящной словесности, - а на деле, обыкновенные националистические организации!) было немного, и чувствовали они себя крайне неуютно. Как правило, это были даже не местные жители, а приехавшие с правого берега Днестра сельские учителя и врачи. В Тирасполе своеобразной "базой" для националистов и их "заповедником" стал педагогический институт, где при сочувственном отношении ректора и большей части преподавателей сформировалось ядро активистов, регулярно проводивших свои подпольные сходки...
Литературно-художественная интеллигенция Молдавии в тот период буквально исходила произведениями, в которых расписывались "ужасы советского строя" и "угнетения молдаван "пришельцами"". "Пришельцами" было признано моральным и современным называть тех, кто не покладая рук строил народное хозяйство республики, учил, лечил, помогал всеми силами подготовить Молдавии свои, национальные кадры во всех отраслях!
Подобно крыловской свинье, под дубом вековым, "наевшейся досыта, доотвала", выучившиеся в России литераторы, поэты, композиторы, актеры остервенело орали об "оккупантах", о гибели молдавской нации и молдавского языка...
А ЦК Компартии Молдавии, так же, как и партийные и советские органы на местах выжидали, какая директива придет сверху. Так как "демократизация" и "перестройка" шли полным ходом, то "неформалы" были на гребне волны и неприкосновенны, как священная индийская корова. Да к тому ж их, "неформалов" идеи, в сердцах и умах многих партийных руководителей молдавской национальности легко перебороли положенный коммунисту по уставу КПСС принцип социалистического интернационализма и дружбы народов. Дремавший до поры до времени микроб национализма пробудился и тронулся в рост...
В трудовых коллективах Тирасполя вполне здраво подошли к сложившейся ситуации, вычленив ядро истины из плевел и шелухи, тучей летавших за Днестром. Рассудили, что определенные перекосы в изучении молдавского языка все-таки были, а значит нужно спокойно, без истерик, их исправлять. С большой охотой взялись за изучение молдавского языка, создали кружки, не на словах, а именно на деле продемонстрировав тот самый интернационализм, о котором речь шла выше. Проще говоря, проявили себя нормальными людьми, уважительно относящимися к боли и озабоченности тех, с кем бок-о-бок работали и жили. И вот парадокс, - чем больше крепчал кишиневский национализм, проповедуя принцип "Молдавия для молдаван!", тем с меньшим желанием шли в эти кружки, ибо то, что хотелось сделать по велению сердца, не хотелось делать под нажимом, ведь насильно мил не будешь. Но никогда, даже в самые острые моменты, приднестровцы не позволили черной пелене национальной вражды притупить остроту их взгляда на реальные события, никогда не унизили себя ответным шовинизмом.
Говоря о том периоде, Б.М. Штефан подчеркивает: "На заводе не было разделения по национальному признаку, - все жили дружно. Конечно, были и сочувствующие народному фронту, поддерживающие его линию, в частности некий Танащук, - впоследствии один из лидеров НФМ в Тирасполе. Однако какой-то серьезной силы они из себя не представляли. И никто их не трогал...".
В.М. Рыляков, бывший в то время секретарем парткома на "Электромаше", вспоминает: "Во время обсуждения Тезисов, проходившего во всех подразделениях завода, директор не дистанцировался от проблем, живо интересовался мнением электромашевцев, буквально впитывал высказывания. Мы часто разговаривали с ним на эту тему, досконально отслеживая прибалтийские события, вчитывались в материалы партийных пленумов. По всему было видно, - дело идет не к добру.
В этих беседах - с глазу на глаз - делились догадками о том, что происходит что-то неординарное: перестройка обернулась полной расстройкой всей государственной системы. Было откровенно страшно, что может рассыпаться государство. И одна мысль буквально сверлила, - неужели до этого дойдет, неужели допустят! И надежда - нет, нет, не будет такого...
Вот это и стало, пожалуй, началом нашей политизации. Мы были производственниками, технарями, но время вынудило вникать в политические процессы".
...У меня в руках - пожелтевший листок многотиражки "Электромаш". 16 декабря 1988 года.... Здесь - материалы беседы "за круглым столом" по вопросу Тезисов. Не могу удержаться, чтобы не привести хотя бы краткие выдержки, - они лучше всего покажут и расскажут о том, что чувствовали и чего хотели приднестровцы в связи с поднятыми тогда проблемами языка.
М.Ф. Бурчаков, начальник отдела: "Предлагаю пересмотреть систему обучения молдавскому языку, выпустить ряд брошюр по истории Молдавии."
И.П. Харабажиу, токарь цеха №23: "Я не понимаю, кому надо и для чего сейчас поднимать вопрос о переводе на латинский шрифт. Я - молдаванин и проблемы своего языка вижу. Считаю, что определенная часть интеллигенции просто навязывает свое мнение. Мы, рабочие, считаем, что сейчас надо заниматься главным. Республика готовится перейти на хозрасчет, значит все должны, прежде всего, думать о проблемах экономики, продовольствия, жилья. Видимо, определенная часть населения считает, что этих проблем нет. Есть только вопрос перевода молдавского языка на латинский шрифт. Расцениваю это как близорукость. И считаю, что нельзя допускать навязывания национального вопроса. Мы уже имели примеры, к чему это приводит. Надо, чтобы ученые считались с мнением рабочих, всего молдавского народа, а не только друг с другом".
К.К. Роман, токарь цеха № 1: "Я за добровольное изучение любого языка. Молдавский народ имеет свою историю, культуру, язык, и незачем сейчас менять шрифт... Насильно не заставишь изучать никакой язык".
В.М. Рыляков, секретарь парткома: "Хорошо понятна обеспокоенность состоянием молдавского языка. Конечно, литературный молдавский язык знают далеко не все. К сожалению, многие представители интеллигенции не идут по пути обучения других людей правильной речи, языку, культуре своего народа, а пытаются предложить какие-либо законодательные меры по этим проблемам. Наш коллектив вот уже более пяти месяцев подыскивает преподавателя молдавского языка для организации курсов. Но пока безуспешно. Язык республики, в которой живешь, конечно же, надо изучать. Но нельзя допускать каких-либо насильственных мер в этом вопросе". Подход тираспольчан явно виден - спокойный, трезвый взгляд на проблему.
Приблизительно в это же время, в декабре 1988 года, познакомилась с директором "Электромаша" и я. В то время, будучи доцентом пединститута, я преподавала также в вечернем университете марксизма-ленинизма при горкоме партии. Понимание того, чем грозит дальнейшее развитие событий в Молдавии, было у меня достаточно полным, благо перед глазами постоянно находились националисты из пединститута. Не обольщалась и по поводу настроя в этих вопросах бодрого молодого реформатора-генсека Горбачева. Труднее в тот период было найти единомышленников, способных без боязни нарушить партийную дисциплину и сломать карьеру, сказать: "А король-то голый!"
И вот на одном из "круглых столов" в кабинете тогдашнего секретаря горкома по идеологии Апостоловой я обратила внимание на резкие высказывания И.Н. Смирнова. Не взирая на лица, он говорил о тех последствиях, к каким приведет национализм и перекосы в межнациональных отношениях. Его страстное и в то же время взвешенное, аргументированное выступление мне запомнилось. В этом человеке чувствовался лидер, способный убедить, а если надо, - то и переубедить - и повести за собой.
Однако наших партийных чиновников из горкома, загипнотизированных как обезьяны из сказки Киплинга удавом Каа "генеральной линией партии" убедить было абсолютно невозможно, ибо слышит только тот, кто хочет слышать.
В марте 1989 г. были вынесены на всенародное обсуждение проекты законов "О статусе государственного языка МССР" и "О функционировании языков на территории МССР, а в мае - "О переводе письменности молдавского языка на латинскую графику". Как показали дальнейшие события, "всенародное обсуждение" было лишь простой формальностью, без которой просто нельзя было обойтись в пору безудержного потока фраз о демократизации, народовластии и т.п..
В мае происходит консолидация различных националистических организаций и учреждается народный фронт Молдавии.
В Тирасполе в это же время проходит сессия городского Совета, на которой в качестве альтернативного предложения по разрешению языковой проблемы выдвигается положение о необходимости принятия закона о функционировании на территории МССР двух государственных языков - молдавского и русского.
В конце июня события нарастают: НФМ ужесточает свое давление на власти, проводя многотысячные митинги на площади Победы в Кишиневе под лозунгами "Мы - дома!", "Суверенитет!", "Подъем в горы, выход к морю!" (т.е. возврат Северной Буковины и Измаила), "Государственность, латинское происхождение, идентичность - в Конституцию!". На трибуне вовсю стараются Ион Хадыркэ, Леонида Лари, Анатол Шалару... Срывается празднование 28 июня...
А когда в ответ недавно созданное Интердвижение "Единство" пытается провести санкционированный митинг, - митинг попросту не дают провести. По партийной линии срочно приходит указание: ни в коем случае не поощрять создание ячеек интердвижения, ибо это, якобы, обязательно вызовет разделение по национальному признаку, приведет к столкновениям на национальной почве. (Как будто, и так энфээмовцы всеми силами не пытаются посеять национальную рознь!).
Итак, единственной организации, способной объединить трезво мыслящих людей в борьбе с националистической заразой, на взлете подрезают крылья. Когда активисты Интердвижения - в Тирасполе поднимают в создавшейся обстановке вопрос о придании городу особого статуса, об автономии, партийные органы во главе с горкомом называют их выступления "безответственными и на бюро ГК КПМ "пропесочивают" Т.И. Дегтяреву, В.М. Арестова, А.И. Большакова. Местный руководитель КГБ Золотарев даже исхитрится усмотреть в их действиях ... "экстремизм с далеко идущими планами".
В конце июля пленум ЦК КПМ рекомендует на должность председателя Президиума Верховного Совета МССР - секретаря ЦК КПМ Мирчу Снегура, а его заместителем - Виктора Пушкаша, занимавшего посты председателя Верховного Суда МССР и председателя ревизионной комиссии КПМ. Внеочередная сессия Верховного Совета тогда же их и утверждает (рука не поднимается написать "избирает"!).
Вот так на политической арене возникает колоритная фигура партийца Снегура - пламенного борца за развал партии, за суверенизацию Молдовы и душителя свободы Приднестровской Молдавской Республики, по праву носящего за развязанную против приднестровского народа войну титул "Мирчи Кровавого".
Кстати, перед очередными парламентскими выборами в феврале 2001 г. в Молдове и смешно, и противно было наблюдать, как "паче снега убелился" Снегур, этаким голубем белым с оливковой веточкой прикинулся: оказывается, ни сном ни духом не ведал он о злодейских планах военных, боролся изо всех сил против силовых решений... Прямо хоть сейчас премию мира Мирче присуждай! Одна у него надежда, - на короткую память. Но память у нас достаточно крепкая, и никакие овечьи кудряшки не прикроют волчий оскал убежденного националиста Снегура...
Планировалось рассмотреть обсуждавшиеся уже несколько месяцев законопроекты на сессии 29 августа.
И вдруг оказывается, что законопроекты, выносимые на сессию уже совсем не те, что обсуждались ранее. По-шулерски "передернули карты" ведомые на поводке народного фронта руководители Верховного Совета МССР. Ни о каком учете предложений тираспольчан, рыбничан, бендерчан и речи не идет. Русский язык бесповоротно исключается из экономической, политической, культурной жизни республики.
Входившие в состав комиссии по рассмотрению законопроектов депутаты-тираспольчане привозят эти новые документы, их публикуют в многотиражке "Кировец" - и следует настоящий взрыв возмущения!
В трудовых коллективах проходят стихийные собрания, где все чаще слышится слово "забастовка". Столь откровенно-наплевательское отношение со стороны республиканских властей к мнению значительной части населения стало катализатором взрыва.
О необходимости создания органа, координирующего действия трудовых коллективов, говорилось уже довольно давно. Причем, вначале в связи со спецификой работы советов трудовых коллективов, занимавшихся вопросами социально-экономического развития предприятий, и задачи такого координирующего органа предполагались в сфере социально-экономической, а отнюдь не в сфере политики.
Парадоксально, но еще в июле один из партийных активистов в ходе дискуссии в стенах горкома партии предложил создать объединенный совет трудовых коллективов. Но это предложение повисло в воздухе...
Теперь же идея создания ОСТК для руководства рабочим движением высказывалась самими рабочими на целом ряде предприятий. Конечно, не стояли в стороне и представители директорского корпуса, обладавшие по роду своей деятельности большей долей информации и несшие ответственность за судьбы людей, которыми им выпала судьба руководить.
9 августа прошло совместное собрание Совета трудового коллектива, профкома, парткома и комитета комсомола и на заводе "Электромаш". На этом собрании выступил И.Н.Смирнов. Он сказал, что все замечания, высказанные заводчанами в ходе обсуждения языковых законов, были учтены в решениях Х сессии горсовета, а комиссия Верховного Совета МССР проигнорировала все эти требования и предложения. "Новые законопроекты полностью совпадают с программой народного фронта. Руководство ЦК и Верховного Совета МССР обманули народ, представив совсем другие проекты. Если руководство не прислушается к нашему мнению, то трудовые коллективы будут вынуждены брать решения на себя", - подчеркнул Игорь Николаевич.
На собрании председатель СТК завода Б.М. Штефан высказал предложение о создании Объединенного Совета трудовых коллективов города для консолидации сил в непростой обстановке. Предложение поддержали, делегировав в ОСТК нескольких представителей. Затем был проведен общезаводской митинг, в его резолюции были требования продолжения обсуждения законопроектов и перенос сессии Верховного Совета на более поздний срок.
Аналогичные собрания и митинги проходили в те дни на заводе литейных машин имени Кирова, на ряде других предприятий.
11 августа в Тирасполе создается Объединенный Совет трудовых коллективов, и очень быстро идея забастовки, как средства противодействия политическому произволу, захватывает людей.
ОСТК берет на себя функции забастовочного комитета.16 августа проводится двухчасовая предупредительная забастовка. Но Кишинев продолжает безмолвствовать, а Москва никак не реагирует...
И тогда - с 21 августа начинается всеобщая политическая забастовка на предприятиях Тирасполя. Ее поддерживают в Бендерах, Рыбнице, а затем и на юге - в Комрате, Чадыр-Лунге, подключаются предприятия Кишинева, Бельц. Она становится общереспубликанской.
Если бы был хоть гран ответственности у партийных функционеров, то они бы поняли, что сама история дает шанс переломить ситуацию, дать должный отпор националистам, сплотить силы. Но они, отвыкнув за долгие десятилетия начетничества и речей по бумажке от нормального общения с трудовым народом, попросту растерялись. Потом попытались, было, подмять под себя лидеров забастовки. Когда это у них не получилось, стали выжидать, делая вид, что изо всех сил подключаются к кампании протеста. А в это время потихоньку, исподволь растаскивали силы, отсекая кишиневцев, бельчан, гагаузов... Вот только с мятежными приднестровцами справиться никак не получалось, - они не поддавались на сладкие обещания и посулы.
В.М. Рыляков рассказывает: ""Электромаш" однозначно поддержал забастовку. Был создан забастовочный комитет завода, оперативный штаб, в который вошел и директор. Разработали план работы, так как полностью остановить завод было нельзя из-за непрерывного характера производства в ряде цехов. Меня ввели в состав забасткома города. Там приходилось буквально дневать и ночевать, - ведь этот орган практически взял на себя функции руководства городским хозяйством в условиях забастовки. Тем не менее, если не ежедневно, то уж по несколько раз в неделю - это точно, я обязательно обговаривал ситуацию с Игорем Николаевичем. Ситуацией Смирнов владел досконально, ибо входил в совет директоров, которым в то время руководил А.И. Большаков. Оба они - Большаков и Смирнов - были как бы ядром, катализатором... Кстати, скажу, что не все директора однозначно поддержали забастовку, кое-кто сделал это только потому, что открытое противодействие было тогда попросту опасным".
О митингах на площади Конституции в Тирасполе, на которых собиралось более семидесяти тысяч человек, о ярких, страстных выступлениях на них, о попытках обмана со стороны партийных функционеров, о приезде комиссии Верховного Совета СССР во главе с Ауельбековым (которая по прошествии времени оказалась вовсе и не комиссией, а просто группой депутатов без каких-либо полномочий), пытавшейся утихомирить разбушевавшееся людское море, о рабочей солидарности, когда по порыву души перечисляли средства на счет забасткома, о потрясающем чувстве единения той поры, - обо всем этом можно писать и писать.
Но важно отметить одно: к моменту, когда забастовка была приостановлена, был уже наработан бесценный капитал опыта борьбы, создалось четкое понятие о полной непригодности для продолжения борьбы приднестровцев за свои права человека и гражданина партийных органов, да и тогдашнего состава местных Советов.
Сохранялись, правда, еще определенные иллюзии по поводу центральных органов Союза и были пусть и небольшие надежды на парламентский путь борьбы в Верховном Совете МССР.
В этих условиях на совместном совещании членов забасткома и наиболее активных директоров принимается установка на взятие власти. Да, именно так, - взятие власти в свои руки.
Благо, момент был тогда подходящим: в феврале 1990 года должны были пройти выборы в местные Советы и в Верховный Совет МССР.
Предвыборная кампания проходит с небывалой до сих пор активностью потому, что это была не обычная вялотекущая кампания, когда заранее знают, кого изберут по системе "один округ - один кандидат", Здесь столкнулись две силы - уходящая со сцены политической жизни, но цепляющаяся за власть из последних сил партийная элита и представители трудовых коллективов.
Во время работы в информационном бюллетене забасткома "Бастующий Тирасполь", да и позднее, когда ОСТК перешел к подготовке выборов, мне неоднократно доводилось видеть Смирнова, а в ноябре - и подробно беседовать с ним по поводу моей статьи "Л.В. Цуркан против ... Л.В. Цуркана", которая была написана по заданию президиума ОСТК.
Разоблачение двурушничества лидеров горкома, срывание с них масок тогда было крайне необходимо, ибо далеко не все еще разобрались в позиции горкома партии, по многолетней привычке отводя ему "руководящую и направляющую роль", не понимая, что "направляют" к краю пропасти, в никуда...
Полное бездействие ЦК КПМ в условиях, когда распоясавшиеся народнофронтовские молодчики сорвали военный парад в Кишиневе 7 ноября, а 10 ноября громили здание МВД, говорило о многом. У тех, кто еще сомневался и колебался, открылись глаза.
Активная агитационная работа в массах, которую наращивал Объединенный Совет трудовых коллективов, тоже приносила свои положительные плоды. Лучшим же агитатором было само развитие событий, убедительно показывавшее, кто есть кто.
В ходе предвыборной кампании за избрание большинства представителей в городской Совет и в Верховный Совет МССР, естественно, вставал и вопрос о перспективах. Что дальше?..
От неповиновения отдельным статьям законов о языке приднестровцы переходят к идее автономии, проводя первые на территории СССР референдумы. Все это происходит в рамках действующей Конституции СССР, но в условиях отсутствия закона о референдуме. И тогда сессии местных Советов Рыбницы и Тирасполя принимают специальные положения о референдуме, в соответствии с которыми и проходят референдумы - 8 декабря 1989 г. - в Рыбнице и 28 января 1990 г. в Тирасполе. Результаты - удивительные!
В Рыбнице в голосовании приняло участие 82% избирателей, а в Тирасполе - 92, 3%, за поставленные вопросы проголосовало соответственно в Рыбнице 91% участников референдума, а в Тирасполе - 96%!
В создавшихся условиях необходимо было прогнозировать дальнейшее развитие ситуации. Нужна была и фигура лидера, причем, не только в масштабах Тирасполя, но и всего Приднестровья. Кто возглавит городской Совет в случае победы на выборах, кто сможет координировать усилия приднестровских депутатов в Верховном Совете МССР?.. Это был серьезнейший вопрос, и ответ на него необходимо было найти в кратчайшие сроки, ибо время не давало возможности долго раскачиваться...
В начале февраля в ДК "Кировец" состоялась учредительная конференция, на которой была создана ассоциация руководителей предприятий тираспольского региона, президентом которой избрали А.И. Большакова. В президиуме сидел и И.Н. Смирнов. Он вошел в состав руководства этой организации.
Тогда же ОСТК и директорский корпус определились по кандидатуре Игоря Николаевича. Определиться-то определились, да вот загвоздка: как его уговорить? Ведь ему, хозяйственнику до мозга костей, невыносимо тяжело было отказаться от своих планов, в том числе и долгосрочных, от всего того, что уже было наработано. Да и вообще - это был шаг в неведомое, некая скользкая дорожка борьбы с власть имущими, действительно обладавшими всеми рычагами власти и растерявшими только одно - доверие народа.
У Игоря Николаевича, конечно же, не было дрожи в коленках, но элемент абсолютной новизны поставленной задачи присутствовал. Как вести эту работу, как, какими средствами добиваться намеченного? И вопросов в тот период было гораздо больше, чем ответов на них.
Шла напряженная работа мысли, консультации, советы... В сущности, вопрос - главный для него - он решил уже до выборов, хотя "да" еще не говорил.
О том, что Смирнова уже хорошо знали в коллективах Тирасполя, говорит то, что при выдвижении кандидатом в народные депутаты МССР три трудовых коллектива оказали ему свое доверие, выдвинув его одновременно по трем округам: "Спецавтохозяйство" - по 113 Кировскому, завод ЖБИ-6 - по 124 Чайковскому, "Электромаш" - по 125 Шевченковскому. По Шевченковскому округу он и баллотировался.
О предвыборной кампании 1990 года рассказывает Б.М.Штефан: "На собрании трудового коллектива "Электромаша" И.Н. Смирнова выдвинули в кандидаты. Доверенными лицами были Штефан, Грачева, Филимоненко, Созонов. Горком партии, зная его позицию, противодействовал, как только мог, ибо Смирнов уже был, как кость в горле. Цуркан, видимо, чувствовал, если не знал точно, что кандидатура Смирнова может появиться на выборах председателя городского Совета.
Мы, зная, что буквально любое лыко в строку поставят и раздуют до невозможных размеров, строжайшим образом придерживались правила, - ни в коем случае не использовать государственный транспорт и бензин. Работали с избирателями по субботам и воскресеньям. Объезд участка проводился либо на знаменитом "Москвиче" Смирнова, либо на моем, только что купленном, необъезженном "Запорожце". Немало шишек набил себе Игорь Николаевич в этом экипаже, - он - высокого роста, с трудом помещался, да и я - автомобилист начинающий, так что все рытвины и колдобины на дороге были мои!
Тогда мы ввели в обиход новый метод общения с избирателями. Раньше ведь как было: напишут объявление, пригласят на избирательный участок на встречу с кандидатом. Ну и придет 5-6 человек. А то и вовсе - кандидат сам-друг останется, при пустом зале. Да и интереса-то особого к выборам, честно говоря, до этого не было, заранее уж было известно, кто пройдет, были они безальтернативными. А на этих выборах, в феврале девяностого, такой накал, такой азарт!
Мы собирали людей рядом с их домом. Я обегал квартиры или частные дома, многие выходили, и начинался импровизированный микромитинг. Люди были тогда сильно политизированы, вопросы сыпались градом. Был настоящий разговор, без прикрас. Общение со Смирновым обычно нравилось, и, что характерно, он никогда никому не давал несбыточных обещаний, что свойственно многим кандидатам: "Навру с три короба, лишь бы только выбрали, как "птицу счастья завтрашнего дня", а там - хоть и трава не расти!". Смирнову верили, чувствуя в нем честность, внутренний стержень".
И.Н. Смирнов был избран по 32 округу в городской Совет народных депутатов, и по 125 округу - в Верховный Совет МССР.
Теперь пришло время для Игоря Николаевича окончательно дать ответ - идет он на городской Совет, возглавляет его или нет?
Прежде всего, конечно, это был его выбор и выбор непростой, - почти тридцать пять лет идти одной дорогой - от ученика из "ремеслухи" до директора, получив "тяжелое наследство" на заводе, начать уже выходить из прорыва, иметь возможность осуществить свою мечту: вывести предприятие в разряд процветающих, - а потом вдруг, повернув на 180°, устремиться неизвестно куда, в сферу политики, той самой политики, которую "технари" всегда считали политиканством...
Был, конечно, большой соблазн остаться просто депутатом. Но Смирнов не был бы Смирновым; если бы в решающий момент увильнул в сторону. К тому же он отчетливо сознавал, что все задуманное на заводе не имеет ни малейшей перспективы, если людей поделят на различные сорта, отняв фактически право спокойно жить и работать на этой земле.
И еще. Не мог он отказать людям, которые в него поверили, видели в нем лидера.
Беседовал с ним Большаков: "Должен быть ты!". Да и мы, радикальные революционеры из ОСТК, ждали его ответа. Откладывать было некуда. Готовилось проведение первой организационной сессии горсовета.
Решающий разговор состоялся на "Электромаше" с тогдашним председателем ОСТК Рыляковым и членом президиума ОСТК В. Загрядским. Затянулся он до трех часов ночи. Смирнов говорил: "Вы все должны быть рядом, тот коллектив соратников, который уже сложился. Я же не политик, дело абсолютно новое...". И опять не сказал "да". "Утро вечера мудренее"... На утро разговор был продолжен, - обсуждались вопросы тактики: как проводить сессию, какой должен быть сценарий, на сколько голосов депутатов можно твердо рассчитывать, как расшевелить тот резерв, который мы тогда называли "болотом"?... К концу разговора Рыляков все-таки не выдержал и напрямую уточнил: "Так, как же, Игорь Николаевич, вопрос решен?". Смирнов рассмеялся: "Догадливый ты, Володя! Интересно, а о чем мы сейчас два часа подряд толкуем?.."
Хотя расклад голосов в горсовете был, конечно, благоприятным, - прошло большинство кандидатов от ОСТК и тех, кто сочувствовал идеям этой организации, - волнение наше накануне первой сессии трудно описать. Ведь все могло рухнуть из-за какого-то одного голоса!
Накануне горком партии рекомендовал на пост председателя городского Совета первого секретаря Л.В. Цуркана.
Сессия проходила 23 марта в здании Дома Советов. Возле здания новоиспеченных депутатов встречал пикет с плакатами, на одном из которых крупно было выведено: "Цуркан - будущее Тирасполя!".
В ходе заседания были выдвинуты три кандидатуры, но В.Н. Ордин взял самоотвод. Дебаты длились не один час. И вот, наконец, подведены итоги тайного голосования: "за" Цуркана - 48 голосов, "за" Смирнова - 86.
Помню, какой стон по этому поводу подняли тогда в "Днестровской правде" доверенные лица Цуркана! Сессию они охарактеризовали, как хорошо отрежиссированный ОСТК спектакль. Так им хотелось это представить.
Но это отнюдь не был спектакль, это был реальный расклад сил, знаменовавший собой окончание партноменклатурных игр, когда заранее, до открытия сессии все знали, кто будет председателем Совета и исполкома. Фиаско Цуркана просто поставило внушительную точку в истории борьбы двух сил - Объединенного Совета трудовых коллективов и горкома партии.
С этого момента главным в жизни И.Н .Смирнова стала политическая деятельность. Не надо, однако, забывать и то, что проблемы развития городского хозяйства также легли на его плечи. Неразрывное сочетание политики и экономики в его деятельности сохраняется и по сей день.
Особняком, конечно, стоит решение сессии городского Совета от 30 апреля - о неприменении на территории Тираспольского горсовета нового молдавского государственного флага-триколора - с быком, орлом, розой, солнцем, луной и прочими атрибутами, утвержденного на сессии вновь избранного Верховного Совета в Кишиневе. Тирасполь, Рыбница, Бендеры не приняли триколора и не вывесили его.
Посторонний человек, не вникнув в суть проблемы, мог бы наверное сказать: "Не все ли вам равно - тот ли флаг или другой, раз он установлен законом?..". Нет, нам было далеко не все равно. Этот флаг с веселым в общем-то сочетанием цветов - красный, желтый, голубой - ассоциировался у приднестровцев отнюдь не с веселыми событиями - с периодом немецко-румынской оккупации, когда на земле Приднестровья хозяйничали румыны. Этот триколор, кроме того, будучи идентичным современному румынскому флагу, принимался под явным нажимом НФМ. Он в очередной раз подтверждал: объединение Молдовы с Румынией будет, будет обязательно, - если не при нас, то при наших детях. А проснуться в одно, совсем не прекрасное, утро в Румынии наши сограждане, включая молдаван, не хотели ни за что.
Из 108 депутатов, присутствовавших тогда на сессии горсовета, 107 проголосовали против триколора, выразив таким образом гражданское неповиновение закону ССРМ. И что за беда, если 4 мая парламент Молдовы предложит тираспольчанам отменить свое решение и 9 мая водрузить государственный флаг Молдовы над Домом Советов! Мы твердо стояли на своем, и никакого триколора, безусловно, не вывесили. Особенно в канун Дня Победы в Великой Отечественной войне это было бы просто унизительно для ветеранов, это было бы предательством и попранием памяти всех тех, кого замучили под этим флагом в годы оккупации. Именно об этом и говорил, выступая на митинге 8 мая, И.Н. Смирнов, а тысячи собравшихся приветствовали это решение громом аплодисментов...
Мы, депутаты, принимали решения, а подпись свою под ними ставил Смирнов, именно он нес за них персональную ответственность. Но он твердо знал, в отличие от кишиневских политиков, талдычивших о воле народа, но боявшихся провести референдум по любому вопросу, - что за его спиной действительно единодушная поддержка, высказываемая на референдумах и сходах граждан. Именно эта поддержка придавала сил, уверенности, мужества.
Парламентский опыт у нас, депутатов Верховного Совета МССР от Приднестровья, оказался достаточно коротким, - около двух с половиной месяцев. Остался от этих посещений кишиневского парламента очень неприятный осадок: никакого учета мнения меньшинства ни в одном вопросе, диктат НФМ и в зале, и за его пределами, и что самое главное, - абсолютно четкий курс Молдовы на выход из СССР, суверенизация и, одновременно, "приседания" перед Румынией. В этих играх для нас места быть не могло.
Рассказывает Б.Н. Акулов, ныне министр информации и телекоммуникаций ПМР: "Именно на заседаниях Верховного Совета МССР впервые пришлось увидеть Смирнова в новом качестве, в роли политика. Сначала рыбницкая делегация держалась особнячком, но уже чуть ли не на второй день все нормально настроенные депутаты от Приднестровья объединились, и это было понятно, - задачи защиты интересов наших избирателей были общими. Мы стали выступать единой командой, только в этих выступлениях - когда их удавалось добиться, - толку практически не было, к ним не прислушивались.
В Смирнове мы очень быстро почувствовали лидера. В целом ряде ситуаций он принимал решение, и на совещаниях последнее слово было за ним. Все наши многочисленные "уезды" и приезды координировал Смирнов. Помнится, как он однажды сказал: "Все, эту возню здесь надо кончать, все равно ничего путного не выйдет". Политическую закалку Смирнов-политический руководитель получил именно в парламенте".
Своими впечатлениями от парламентской практики делится П.А. Заложков: "План размещения депутатов от Тирасполя был тщательно продуман, - нас рассеяли по всей галерке, причем между нами сидели депутаты с Правобережья. Такое распределение мест, когда мы оказались изолированными от делегаций Рыбницы, Бендер, Дубоссар, Григориополя не позволяло оперативно сразу же по ходу заседания реагировать на ту или иную ситуацию.
Мне досталось место в самом углу последнего ряда кресел, у стеночки, рядом с Игорем Николаевичем. Единственным преимуществом, которое мы потом оценили, было то, что этот ряд был на двадцать сантиметров шире всех остальных в зале, а это было большое дело, - при росте Игоря Николаевича и моем нам просто некуда было бы девать ноги во время многочасовых заседаний. Заседания велись в основном на молдавском языке с синхронным переводом, но этот перевод был такого отвратительного качества и так искажал смысл, что Смирнов, несмотря на свою выдержку и наличие сомнительных соседей, шевелил губами и в сердцах снимал наушники.
После заседаний вся делегация собиралась в одном из номеров гостиницы "Кодру" для совещаний.
Помню, когда уже было абсолютно понятно, что нас в упор в стенах парламента не видят и не слышат, депутат Цуркан - первый секретарь Тираспольского горкома партии - стал развивать теорию, что, мол, надо привезти из Тирасполя нескольких консультантов, машинистку и усиленно готовить заявления. Игорь Николаевич, с присущей производственникам прямотой сказал: "Из этого рая не выйдет ничего". И это была сущая правда, можно было часами стоять у микрофона - и все впустую. Однажды я тоже полез к микрофону, простоял до перерыва, во время перерыва не ушел, чтобы быть первым, делал знаки ведущему, поднимал одну руку, другую, как в первом классе, но слова мне так и не дали. Когда я сел на место, Смирнов говорит мне: "По-русски это называется на-кося...". Он-то уж был научен горьким опытом, а я еще учился.
Сидим мы с ним как-то на галерке, в нашем темном углу, обмениваемся мнениями, а он вдруг мне и говорит: "Петро, нас сегодня будут бить". Я, недоумевая, спрашиваю: "0ткуда такие точные данные?" А он мне: "Видишь, Цуркана со товарищи после обеда нет". Прогноз оправдался на все сто процентов. При выходе нас встречали в очередной раз со всей нацистской теплотой. Да, опыт и наблюдательность - великая штука".
Обстановка, конечно, была тягостная. Встречали и провожали нас воем, свистом, улюлюканьем, отборным матом, периодически забрасывали какой-то гадостью, а если дотягивались - били.
22 мая депутатов от Приднестровья избили по-настоящему. Толпа тогда заполнила всю площадь, коридор оцепления кончился прямо в центре сборища. Пока шли, я видела как били и рвали за бороду Виктора Михайловича Арестова, видела, как Смирнова, шедшего впереди, изо всех сил ударил дубинкой по спине ... милиционер из оцепления. Потом и мне крепко врезали. Когда мы с трудом вырвались и вернулись в здание Верховного Совета, пришлось подниматься на третий этаж, - охрана с трудом сдерживала ломившихся в двери молодчиков. Уже ближе к вечеру с черного хода, под конвоем милиции, на милицейских машинах нас вывезли в гостиницу.
Наше тогдашнее настроение? Боевое! Страха не было, было ощущение своей правоты. Помню, Игорь Николаевич сказал: "Это они переборщили!". И впрямь - отлупить депутатов парламента в "цивилизованном государстве"?!
Как какая-нибудь делегация ОБСЕ или журналисты импортные с вопросами к нам приедут, мы им сразу этот пример приведем, - и они только руками разведут...
И мы, и наши избиратели уверились тогда в националистическом курсе Молдовы окончательно и бесповоротно, а значит уверились и в той страшной опасности, которую он представляет.
Национализм несовместим с настоящей демократией, он нацелен на построение мононационального государства, ущемляющего права граждан иных национальностей. У И.Н.Смирнова - нашего лидера - неприятие национализма полное. И в 1990 году и сейчас, много лет спустя, он говорит: "Я ненавижу национализм. Любой национализм. Национализм - это губитель жизни. А каждый человек изначально имеет право на жизнь".